Ляпин Д.А.

Допетровская эпоха

Нет скорбей, нет спасения

преподобный Серафим Саровский

Изучение Повести Временных Лет[1] осуществлялось на протяжении долгого периода времени. Этой темой целенаправленно занимались многие историки[2].Но как известно, развитие науки это смена парадигмы изучения, самого взгляда на интересующие нас явление, а не простое накопление фактов. Сегодня существует мнение о ПВЛ как памятнике главным образом религиозного, и даже эсхатологического значения[3]. Если это утверждение верно, то значит автор ПВЛ целенаправленно вкладывал этот смысл в текст нашей древней повести. Зачем он это делал? В своей работе мы ставим целью показать смысл этого памятника культуры, который вкладывался средневековым летописцем. В качестве автора ПВЛ мы, вслед за большинством историков, признаем монаха Киево - Печерской лавры - Нестора.

Итак, ПВЛ – выдающийся памятник русской культуры, который несет в себе значительную смысловую нагрузку. Как правило, в науке большое внимание уделяют историческим фактам, событиям, датам, упоминаемым в ПВЛ. Занимаются изучением текстовых особенностей памятника. Предложенная интерпретация не претендует на то, что бы поставить точку в данном вопросе. Современному человеку трудно понять особенности средневекового мышления, и интерпретаций смысла ПВЛ может быть масса. Изучение ПВЛ с этой стороны позволит нам приблизиться к той эпохе, когда человек постоянно попадал в «пограничные», кризисные ситуации. Эти ситуации заставляли его думать, задавать вопросы и не бояться искать ответы на них. Изучение внутреннего содержания ПВЛ позволит увидеть особенности осознания средневековым монахом-летописцем происходящих в истории событий.

Составитель ПВЛ ставил своей целью вложить в свой труд максимум назидательного смысла. Для этого летописец использовал целый ряд библейских сюжетов, канонического и апокрифического характера. Известно, что ПВЛ предшествовали другие летописные своды, которые также вошли в ее состав. Отсюда следует, что ПВЛ отражает взгляд на историю сразу нескольких поколений летописцев, в основном монахов Киево-Печерского монастыря. Попробуем рассмотреть эволюцию видения исторических событий, а также явлений современных летописцам, в тексте ПВЛ.

Для того чтобы уяснить себе особенности взгляда на историю в ПВЛ, важно понять, как видел средневековый летописец мировую историю. Прежде всего, очевидностью казалось, что история – несет в себе некий божественный смысл. Все происходящее на Земле призвано раскрыть замысел божий. Главная задача человека в истории – обрести спасение смирением, кротостью побеждая грехи присущие плоти.

Итак, начнем с анализа Древнейшего Киевского свода 1039 г., текст которого был реконструирован А.А. Шахматовым. Оговоримся сразу, что мы, конечно, допускаем возможность, того, что текст в ходе реконструкции был восстановлен не полностью. Однако для нашей работы, это не сыграет большой роли, поскольку по смыслу изучаемые тексты представляют собой целостные композиции. Неточности могут быть совсем небольшими. В целом реконструкцию, предложенную А.А. Шахматовым, мы признаем верной.

Интересующий нас свод начинается с рассказа о начале земли «Русъсть» в котором излагается легенде возникновения города Киев. Такое начало позволяет говорить, что для автора свода этот вопрос имел первостепенную значимость. Летописец не вкладывал историю Руси в общемировую канву. Такое начало выглядит весьма скромно, и показывает нам, что автор свода не ставил каких-либо значительных религиозных задач. Далее свод повествует о захвате Олегом Киева. С Олегом было множество новгородцев - варяг, «и отътоле прозъвашася Русию»[4]. Заметим, что автор приведенного текста ни разу не приводит библейских аналогий или текстовых заимствований из Библии в начале своего текста. Ниже следует описание похода Олега на Царьград. Тут впервые мы встречаем божественный промысел. Удачный поход Олега, интерпретировался греками как кара божья: «посъланъ от Бога на ны». Заметим, что летописец произносит эти слова не от себя, но вкладывает их в уста греков.

В дальнейшем свод повествует о событиях связанных с княжением Игоря и Святослава. Важным моментом, на который стоит обратить внимание, является крещение Ольги. Рассказ о крещении Ольги напрочь лишен провиденциалистких мотивов. В нем нет намека на богоизбранность Руси. Летописец хвалит мудрость, хитрость Ольги, отмечает ее боязнь возвращаться в языческую Русь. Укажем также на тот, факт, что в византийских официальных хрониках визит Ольги в Константинополь выглядит совсем по иному, нежели в русских летописях. Прежде всего, в перечне свиты Ольги встречаем священника, духовника княгини - Григория. Византийский источник указывает на то, что посольство Ольги имело целью скорее установку торговых связей[5]. За этим следует признать, что Ольга явилась в Константинополь уже крещенной. События, проходящие с возвращением Ольги в Киев, летописец описывает, вставляя цитаты из Библии и сочинения отцов церкви, на что верно указал А.А. Шахматов.

После неудачных попыток распространения христианства среди киевского двора и дружины Святослава Ольга произносит фразу: «воля Божия да будет; аще Богъ хощет помиловати рода моего и землъ Русъскыъ, да възложит им на сердъце обратитися къ Богу, якожа и мънъ Богъ дарова»[6]. В данном месте летописец, зная о последующем крещении Руси, намекает впервые на божественную милость к своим соотечественникам. Очевидно, что в представлении автора отрывка все подчинено божьей воле и остается только уповать на Бога. Автор свода не вкладывает в текст особенную смысловую нагрузку.

Далее свод повествует о княжении Святослава. На протяжении всего повествования мы не разу не встречаем аналогий с Библией. Даже факт первого столкновения Руси с печенегами для летописца не является намеком на то, что кочевники были посланы на Русь как орудие божьей кары «за грехи наши». Может быть, потому, что языческая Русь еще далека от Бога, а Бог карает только избранный, «свой» народ.

Повествуя о кончине Ольги летописец не жалеет ярких слов для ее восхваления: «Си бысть предътекущи хръстияньстъ земли акы дьнбница предъ сълньцем и акы заря предъ свътьмь сияше и акы луна въ нощи, тако и си въ невърныхь чловецъхь свътяшеся… Си бо омыся купълию святою и съвлечеся гръховныя одежа ветъхого чловека Адама и въ новый Адамъ облечеся, еже есть Христосъ».

Далее следуют библейские цитаты их Книги Притч, Первой Книги Царств и Псалтыря[7]. Этот отрывок ярко демонстрирует нам особенности взгляда и мировоззрения автора свода 1039 г. Все люди изначально греховны, на каждом есть грех «унаследованный» от Адама, изгнанного из рая. Эта известная средневековая религиозная идея первородного греха. Человек принявший христианство стал под защиту нового Адама – Христа, взявшего на себя грехи людей. Язычник же потомок «ветхого человека» - Адама, по - прежнему обречен быть в первородном грехе. Мировоззрение летописца не выходят за пределы канонической библейской идеи. Схожую идею находим в сочинении митрополита Иллариона в «Слове о законе и благодати». Согласно этому источнику учение Христа, распространявшееся по миру – благодать божия, которая несет в себе спасение людям пребывающим в грехе[8].

Итак, вернемся к своду 1039 г., его автор переходит к описанию событий княжения Святослава и Ярополка, причем без влияния Библии. Остановимся внимательней на изложении в тексте первой усобицы и прихода к власти Владимира. Саму усобицу летописец объясняет человеческим фактором: Ярополк убивает Олега Древлянского, по совету своего воеводы Блуда, польстившись на его удел. Позже Ярополк раскаивается в содеянном и обращается к воеводе: «яжь сего ты, еже еси хотъль!». Олег был захоронен Ярополком у г. Вручего и тут летописец впервые допускает библейскую вставку: «и есть могыла его и до сего дьне»[9]. Сравним с некоторыми библейскими отрывками: «И набрасали на него (Ахана, который взял, что-то ценное из разрушенного Иерихона – Д.Л.) большую груду камней, которая уцелела до сего дня» (7: 26 Нав.); «И сожег Иисус Гай, и обратил его в вечные развалины, в пустыню до сего дня» (8: 28 Нав).

Далее снова видим влияние человеческих слабостей: Владимир «соблазняет» Блуда на измену Святополку. Автор свода восклицает: «О зълая лъстъ чловъчьская!» и приводит большую подборку цитат из Библии на эту тему. Далее следует описание противостояния Владимира и Ярополка, предательства Блуда и захвата Киева войсками Владимира[10]. Летописец осуждает усобицы и кровопролитие, но не вводит мотива возможной кары божьей. Все события в истории дело рук человеческих.

Древнее предание донесло до нас рассказ о варяге христианине, который отказался выдать своего сына для принесения в жертву. Смысл рассказа прост: «Дияволъ радовавшееся сему, не въды, яко близъ погибъль хотяшеть бытии ему». Это своеобразное предисловие к истории о крещении Руси.

Мотивы устного предания характерны и для рассказа о выборе вер Владимиром. Реальность происходящего кажется весьма сомнительной. Заметим, что выбор веры происходи как бы случайно, исключительно по личной прихоти киевского князя. Обращает нас себя внимание простота изложения данной легенды. Представители от мусульманства были отвергнуты по причине того, что Владимиру стало «нелюбо о обръзании удовъ и о неядении мясъ свинныхъ, а о питии отинудь». Получается, что мусульманской огромное и сильное государство Древняя Русь не стала только лишь потому, что Владимир любил выпить и поесть свинины! Папские легаты были отвергнуты без ясного объяснения причин, ссылаясь на то, что «отьци наши сего не приняли». Приход послов от иудеев кажется и совсем нереальным, поскольку иудаизм известен своей замкнутостью и учением, в центре которого лежит идея богоизбранного народа – иудеев. В истории нет примеров, что – бы иудеи приветствовали переход в свою религию иноплеменников. Вспомним слова митрополита Иллариона: «Их самоутверждение иудейское скупо от зависти, ибо не простиралось оно на другие народы, оно стало лишь для иудеев…»[11]. Особенно большое место в рассказе о принятии вер уделяется речи греческого философа, что вполне понято, учитывая дальнейший ход событий. Рассказ о крещении Владимира и принятии вер был подробно изучен А.А. Шахматовым[12].

Итак, автор свода 1039 г. не видит какого-либо мессианского значения в принятии христианства. Он ссылается на пророчество Исайи: «оны дьнни услышать глусии словеса кънижьная, и яснь будеть языкъ гугнивыхъ»[13]. Рассказ о крещении Владимира также напоминает народное предание, разбавленное многочисленными цитатами из Библии.

Текст о правлении Владимира после принятия христианства отличается простотой изложения. Особенно показателен случай, когда князь под впечатлением притч Христа изложенных в Евангелии от Матфея «повелъ въсяку нищю и убогу приходити на дворъ къняжь и възимати вьсяку нищу и убогу»[14]. Позже князь Владимир также отказывается от борьбы с разбойниками и смертной казни. Рассказ о смерти князя заканчивается его восхвалением и сравнением с императором Константином Великим.

Большим назидательным смыслом наполнен рассказ о первой усобице на Руси и убийстве Бориса и Глеба. Еще одной темой рассказа можно считать тему возмездия за братоубийство. Важным для автора истории о первой усобице на Руси и гибели Бориса и Глеба было показать пример послушания и смирения. История, наполненная столькими смыслами и поучительными примерами, что вряд ли может претендовать на историческую достоверность. Центральной темой рассказа является мотив возмездия за братоубийство. Однако проскальзывает и еще одна особенность взгляда автора свода: непротивление воле Божьей. Борис отказывается от борьбы не только потому, что хочет избежать братоубийства. Он соглашается со своей судьбой, потому, что сопротивление брату означает сопротивление воле Бога. Этот мотив появляется в русском летописании впервые, пока он еще не развит, но в последствии будет встречаться очень часто. Вспомним, например описание монголо-татарского нашествия на Русь, сопротивление татарам – сопротивление воли божьей, осуждается. Напротив князья, смирившиеся с нашествием на Русь «за грехи наши», приняли мученическую смерть[15].  

Но вернемся к своду 1039 г. Гибель Святополка кажется очевидной. Эту очевидность летописец объясняет волей божьей: «И принять възмьздие оть Господа… и по сьмърти муку въчьную»[16].

Рассказом о княжении Ярослава заканчивается свод 1039 г. Летописец, живший во времена князя, всячески прославляет его заслуги, главным образом за распространение церквей и монастырей на Руси. Таким образом, в дошедшем до нас своде 1039 г. не находим еще главного мотива ПВЛ – кары божьей «за грехи наши» и эсхатологического подтекста. Зато здесь впервые появляется идея непротивления своей судьбе, так как в этом видится сопротивление божьей воле.

Автором последующей редакции свода в 1073 г, по предложению А.А. Шахматова был монах Никон. Нам такое предположение кажется верным. В житие игумена Феодосия Печерского находим следующие строки, посвященные Никону: «Тогда благословил его (Феодосия – Д.Л.) старец и велел постричь его великому Никону, священнику и умудренному черноризцу, и постриг он Феодосия по обычаю святых отцов и облек его в монашескую одежду». Заметим, что в тексте Никон назван великим и умудренным. В житии также есть указание на ученость монаха Никона: «Сидит, бывало, великий Никон и пишет, а блаженный (Феодосий –Д.Л.), присеве краю, прядет нити для переплетения книжного».

Наш интерес к фигуре Никона подогревается также тем фактом, что именно в его редакции мы впервые находим апокрифическую вставку. Мы имеем в виду строчку: «не преступать предела братьня» и фразу: «не добро есть преступати предъла чюжаго»[17]. Эта строчка несет в себе большой смысл. Внимательный читатель может задаться вопросом: почему «не добро есть преступать предел братень»? Монах Никон утверждает, как ясно из дальнейшего текста, что божья кара последует за князем, нарушившим границу территории брата. Откуда у Никона взялась такая уверенность в ответе на этот вопрос? Наши разыскания по этой теме позволили установить, тот факт, что Никон имел в своем распоряжении ветхозаветный апокриф, в котором подробно рассказывалось о разделе земли сыновьями Ноя и клятве за все последующие поколения о не нарушении установленных Симом, Хамом и Иафетом границ. В последствии текст этого апокрифа использовался для редакции ПВЛ, о чем мы укажем ниже.

Апокрифом, которым пользовался Никон, было Малое Бытие или книга Юбилеев. Сама редакционная вставка «В лето 6562. Начало княжения Изяслава», где содержится завещание Ярослава, была сделана Никоном, который и говорит в тексте устами Ярослава Мудрого.

Сам текст завещания князя был навеян Никону, вероятно, Библией, конкретно завещанием Иисуса Навина своим детям. Сравним два отрывка, летописный и библейский. В Библии Иисус Навин говорит «всем сынам Израилевым»: «Вот, я отхожу в путь всей земли. А вы знаете всем сердцем вашим и всею душою вашей, что ни осталось тщетным ни одно слово из всех добрых слов, которые говорил о вас господь»[18]. Посмотрим теперь на слова летописца Никона вложенные в уста Ярослава в завещании своим детям: «се азъ отьхожю свъта сего, сынове мои; имеъте въ собъ, любъвь… да аще будете въ любъви межю собою». Оба отрывка похожи лишь началом. Они различны по смыслу. Иисус Навин говорил евреям о том, что Бог не оставит их и в дальнейшем, если они будут выполнять его завет и не пойдут служить другим богам. Ярослав Мудрый завещает своим детям любить друг друга, не враждовать между собой, и слушаться старшего брата Изяслава. Кроме того, Ярослав «завещал»: «не преступать предела братьня». Преподобный Никон не ставил целью полностью вставлять библейский текст в летопись, потому, что смысл завещания Иисуса Навина «сынам Израиля» не был актуален для современных Никону событий. Летописец осуждал раздоры и распри князей, которые проходили в его время. Толкаемый подобным осуждением он и составил завещание Ярослава детям.

Кроме рассмотренного отрывка преподобный Никон составил обширное продолжение, в котором описал возникновение Печерского монастыря и духовные подвиги первых старцев. Свое продолжение к Древнейшему своду Никон довел до своего времени, т.е. времени конфликта Всеволода и Святослава с Изяславом в 1073 г. Описывая усобицу Ярославичей, он обращается к примерам из мировой истории, показывая тем самым стилистический пример для последующих летописцев. Никон проводит аналогию с потомками библейского Хама занявшими землю Сима. Этот отрывок также попал в ПВЛ. И в этом отрывке звучит предостережение, на котором дополнение Никона.

Таким образом, Никон Великий заложил стилистическую и смысловую основу для последующих летописцев составлявших ПВЛ. Он также положил начало тенденции резкого осуждения междоусобных войн, которое вело к «погибели земли Русской». Однако окончательное осмысление происходящих событий произошло позже, в начале XII в. Это осмысление отразилось в ПВЛ.

Сегодня у историков нет единого мнения по поводу автора окончательного варианта ПВЛ. Большинство склоняются к мнению, что им мог быть монах Нестор. Летописец начинает свой рассказ историей о разделе земли сыновьями Ноя: «По потопе первие (первие - по Лаврентьевскому списку, трие – по Радзивиловскому списку – Д.Л.) сынове Ноеви разделиша землю: Симь, Хамь, Афет. И яся въсток Симови… Хамови же яся полуденьная страна… Афету же яшася полунощныя страны и западныя… <…> Симъ же и Хамъ и Афет, раздъливше землю, жеребъи метавше – не преступати никому в жребии братень. И живяхо каждо въ своеи части»[19]. Мы снова встречаем рассуждения об неминуемой каре за нарушение границ уделов братьев в ПВЛ в истории «о брани межь братьи Ярославечехь». Здесь приводиться прямая параллель с сыновьями Ноя Хамом, Симом и их потомками евреями и хананеями. Снова говориться, что преступить «предела чюжого» и «заповедь отчею» большой грех: «Велик бо есть грех преступати заповедь отца своего: ибо исперва преступиша сынове Хамови на землю Сифову, по 400 лет отмьщение приняша от Бога; от племене бо Сифова суть и Евреи, иже избиша Хананейско племя, и восприяша свой жребий и свою землю…»[20].

Этот отрывок ПВЛ не находит своего подтверждения в Библии. Источником для него послужил, как мы уже указывали, апокрифический вариант Книги бытия – Малое бытие или Книга Юбилеев, что подтверждается текстовым совпадением.

В описании распри ярославичей 1073 г. сказано, что Святослав сев в Киеве «преступившее заповедь отню». Далее автор летописи ссылается на книгу Бытия: «А Святослав седее в Киеве, прогнав брата своего, преступив запаведь отчю, паче же Божию. Велик бо есть грех преступати заповедь отца своего: ибо исперва преступиша сынове Хамови на землю Сифову, по 400 летотмьщение приняша от Бога; от племене бо Сифова суть и Евреи, иже избиша Хананейско племя, и восприяша свой жребий и свою землю. И пакы преступи Исав заповедь отца своего, и прия убийство; не добро есть воступати во предел чюжаго»[21].Снова летописец отсылает своего потенциального читателя к тому факту, что возмездие ждет всякого, кто «преступит жребий братень».

Думается, что приведенные выше примеры появившиеся в летописи в начале XIIв. в ПВЛ наполнены огромной смысловой нагрузкой. Для автора ПВЛ, кто бы им ни был, усиление военных столкновений на Руси являлось злом, которое нуждалось в осуждении. В этом осуждении летописец апеллирует к мировой истории изложенной в Ветхом завете. Средневековый монах не находит должного примера в каноническом варианте Книги Бытия и обращается к апокрифической литературе.

Междоусобные тенденции, тем не менее, нарастали, и казалось, что конца им не будет. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть хронологию событий 1093 – 1123 гг., в которых отразилась вражда русских князей и походы половцев на Русь. Этот отрезок предвещают различные знамения. Так в 1090 г. наблюдалось затмение солнца «яко погибнуть ему и мало ся его оста, якы месяц бысть…», тогда же летопись повествует о змее, стукнувшем землю и о приходе волхва в Ростовской земле. В 1092 г. в Полоцкой земле случилась эпидемия чумы, в средневековой летописи описываемое как нашествие бесов, «навий» на Полоцк: «стали ночью на улицах бесы, кто выйдет на улицу получит язву и умрет».

Так в летописи появляется эсхатологический мотив. Задумаемся над фразой: «как избрал бог страну нашу на последнее время». Почему страна, в которой не утихает междоусобная война, оказывается избранной Богом? Нам кажется, что в этом парадоксальном представлении древнего летописца есть своя логика. Бог посылает трудности на избранный им народ, чтобы дать возможность людям в страдании заслужить святость, покаянием заслужить прощение. Часто только трудности заставляют человека вспомнить о Боге. Мученическая смерть за веру для христианина лучший уход из жизни. Если Бог посылает страдания на народ, значит, этот народ избран, принять мученическую смерть и уподобиться в этом распятому Христу. Богоизбранность Руси страдающей от внутренних раздоров для летописца очевидна. Если в предыдущих сводах ставилась задача осудить раздоры, то на этот раз летописец берется объяснить их смысл. И это объяснение получает следующее оформление: «как избрал Бог страну нашу на последнее время».

В ПВЛ находим интересное рассуждение на затронутую нами тему. После описание ужасов половецкого набега 1093 г. монах-летописец восклицает, как бы оспаривая высказанную бут-то б кем–то мысль о том, что Бог забыл Русскую землю: «Да никто не дерзнет сказать, что ненавидимы мы Богом! Да не будет! Ибо кого так любит Бог, как нас возлюбил? Кого так почтил он, как нас прославил и превознес? Никого! Потому ведь и сильнее разгневался на нас, что больше всех почтенны были и более всех совершили грехи. Ибо больше всех просвещенны были, зная волю Владыческую, и, призрев ее, как подобает, больше других наказаны».

Это рассуждение летописца ключ к пониманию смысла несчастий обрушившихся на Русь: «Потому ведь и сильнее разгневался на нас, что больше всех почтенны были…». Обращает на себя внимание и последняя фраза, о том, что русские люди знали, что за грехи будут наказаны, но не обратили на это внимание. Думается, что автор отрывка возвращал читателя к рассказу о смерти князя Святополка в 1019 г. этот рассказ оканчивался рассуждением об осознанном грехе. В этой истории проводилась библейская аналогия: «Семь казней принял Каин, убив Авеля, а Лемех семьдесят, потому, что Каин не знал, что придется принять мщение от Бога, а Лемех совершил убийство, уже зная о казни, постигшей прародителя его». Далее летописец указывает, на то, что Лемех, убил братьев Еноха и женился на их женах. Сам Лемех, под пером летописца признается: «Мужа убил во вред мне и, юношу убив, нанес сам себе беду, потому, сказал он, и семьдесят мщений положено мне, что, зная обо всем, сотворил я это». Итак, летописец доказывал, что сознательный грех гораздо тяжелее греха по незнанию о наказании карающем после. Именно этим отягощается вина Русских земель перед Богом. Заметим, что в Библии текст о Лемехе выглядит несколько по иному: «И взял себе Лемех две жены: имя одной Ада, и имя второй: Цилла… И сказал Лемех женам своим: Ада и Цилла! Послушайте голоса моего; жены лемеховы! Внимайте словам моим: я убил мужа в язву и отрока в рану мне; если Каину отомститься в семеро, то за Лемеха в семьдесят раз всемеро[22]». В этом отрывке нет указаний на то, что Лемех убил братьев Еноха. Предполагаем, что летописец пользовался апокрифическим материалом, конкретизировать который пока не удается.

Вернемся к объяснению бед и несчастий обрушившихся на Русь. Вспомним слова преподобного Серафима Сарофского: «Нет скорбей нет и спасения. И пусть благодарят христиане Господа при встрече испытания, говоря: «не забыл, посетил меня Господь». Для понимания духовного смысла, который вкладывал летописец в ПВЛ, кажется уместным напомнить одну историю. Старец Киево-Печерской Лавры иеросхимонах Парфений однажды обратился к киевскому митрополиту Филарету с вопросом, который его тревожил: «Как он спасется, если не испытал ни от кого гонений, хотя Спаситель сказал: «Если Меня гнали, будут гнать и вас»? Филарет успокоил старца, великого подвижника и аскета. «На что тебе гонения? Ты сам себя гонишь. Кто ныне пожелает жить твоей жизнью?».

Исследователи древнерусской письменности отмечают бытования на Руси «теории Божьего батога»[23]. Согласно этой теории все события истории объясняются божественной силой, и, следовательно, образ Бога для древнерусского человека это всегда образ грозного и гневного Судьи[24].

Представление о «последних временах» связано также со средневековой легендой о «нечистых людях» заключенных в Уральских горах Александром Македонским, изложенной в поучении Владимира Мономаха. Остановимся на ней подробнее. Вспоминая прошлое, известный русский князь вскользь, даже совсем буднично, описывает многочисленные сражения и походы своей юности, в которых ему давилось поучаствовать. На этом фоне князь Владимир Всеволодович неожиданно много место уделяет одной истории: «Теперь же хочу поведать,- пишет князь, - о чем слышал четыре года назад». Далее Мономах описывает свою встречу с новгородцем Гюрятой Роговичем. Этот Гюрята рассказал о встречи с народом, проживающем на Северо-востоке от Руси – югрой. Этот народ и поведал Гюряте Роговичу о том, что на востоке есть огромные горы, «до неба», которые подходят к морскому заливу. Из этих гор «крик великий и говор и секут гору, стремясь высечься из нее, и в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, но не понять языка их…». Владимир Мономах объясняет рассказ новгородца ссылаясь на «Откровение Мефодия Патарского». Согласно этому источнику, Александр Македонский заключил в горы «нечистый народ», представители которого «ели скверну всякую». После этого Александр Македонский «убоялся, как бы не размножились они и не осквернили землю, и загнал их в северные земли в горы великие». В конце Владимир Мономах добавляет: «В последние дни выйдут и эти скверные народы…»[25]. Эта легенда нашла свое отражение и в народном эпосе. Собиратель русских преданий и былин А.Н. Афанасьев записал эту легенду в следующем виде: «Жил на свете царь Александр Македонский – из богатырей богатырь, и войско у него было все начисто богатыри. Куда ни пойдет войною – все победит, и покорил он под свою власть все земные царства. Зашел на край света и нашел такие народы, что сам ужаснулся: свирепы пуще лютых зверей и едят живых людей, у иного один глаз – и тот во лбу, а у иного три глаза... и бегают они так быстро, как летит из лука стрела. Имя этих народов было Гоги и Магоги. Начал воевать с ними Александр Македонский… дивны народы не устояли и пустились от него бежать; он за ними, гнать-гнать, и загнал их в такие трущобы, пропасти и горы.… Свел над ними, другую сводом, поставил на свод трубы и ушел назад. Подуют ветры в трубы, и подымится страшный вой, а дивны народы кричат: о, видно, еще жив Александр Македонский! Эти Гоги и Магоги доселе живы и трепещут Александра, а выйдут из гор перед самою кончиною света»[26].

Это позднее предание ясно отражает древнюю легенду. При сравнении с рассказом «Поучения Владимира Мономаха» мы видим явное сходство. Обращает на себя внимание некоторое искажение первоначального библейского смысла. В книге пророка Иезекииль упоминается Гог, князь Роша, Мешеха и Фувала в земле Магог[27]. В остальном смысл пророчества Иезекииля совпадает с древнерусским преданием. Гог, по повелению Бога «в последние годы» «обрушиться и покроет землю как буря…». Далее у Изекииля читаем: «в тот день придут тебе (Гогу) на сердце мысли, и ты задумаешь злое предприятие, и скажешь: «поднимусь я на землю не огражденную, пойду на беззаботных, живущих беспечно…»[28]. Таким образом, древнерусское эсхатологическое предание о Гоге и Магоге основано на библейском тексте, но перенесено в иные реалии.

Исследуя смысл текстов входивших в ПВЛ, мы видим постепенную эволюцию взглядов русских летописцев, нарастание чувства напряженности, нестабильности окружавшего их мира. Это чувство достигает своего апогея в ПВЛ, где вводятся эсхатологические мотивы. Увеличение осознания приближения кары божьей «за грехи наши» связанно, как кажется, с усилением сепаратистских (удельных) тенденций, ростом числа раздоров между князьями и вместе с тем набегов. Заметим, что все выше названные факторы сопровождались братоубийственной войной, грабежом городов и храмов. В подобных событиях были замешаны в основном сами русские князья. Таким образом, параллельно росту тенденций к раздробленности возрастает напряженность в русских летописях. Это и дало почву для идеи о надвигающейся «каре божьей» и «последних временах».

Итак, ПВЛ включает в себя несколько списков, начиная с начала XIв. Сама ПВЛ была составлена в 1117 г. и, следовательно, мы определили смысловую нагрузку русского летописания в данный период. Мотивы конца света и кары за грехи – есть воздействие проходящего распада Древнерусского государства, усиления удельных князей и начало усобиц. Кара божья «за грехи наши», которую предсказывали русские летописи, действительно наступила. Если такой карой можно считать монголо-татарское нашествие на Русь, завершившее агонию Древнерусского государства.

Памятником, в котором тема гибели Руси достигла апогея можно считать «Слово о погибели Русской земли». В дошедшем до нас отрывке читаем: «А теперь беда приключилась христианам, от великого Ярослава и до Владимира, и до нынешнего Ярослава, и до брата его, Юрия, князя Владимирского…»[29]. Нам кажется, что беда, которая приключилась с Древнерусским государством, в обозначенное автором время очевидна: бесконечные междоусобные войны князей рюрикова дома.

Итак, мы рассмотрели вопрос о том, как появляется в ПВЛ эсхатологический сюжет. Наше исследование будет не полным. Если мы не попробуем ответить на другой вопрос: откуда этот сюжет приходит в сознание русских летописцев?

В период средневековой христианской письменности Библия представляла собой центральный и базисный элемент для автора текста. Следовательно, именно через Библию проникал эсхатологический мотив. Свое начало идея бед и несчастий богоизбранного народа, перед концом света берет в иудейской среде около времени Иисуса Христа. Вот, что писал по этому поводу А.В. Смирнов: «Так как иудеи поставляли нравственную деятельность человека в самую тесную и неразрывную связь с его земным благополучием, то ожидание крайнего нечестия в период, предшествующий явлению Мессии, естественно, должно было привести их и к ожиданию и разного рода бед и страданий»[30].

Действительно, все ветхозаветные апокрифы наполнены описанием бедствий иудеев перед концом времен. Так в книге Еноха читаем: «И в те дни будут умерщвлены в одном месте со своими сынами, и братья друг с другом упадут от смерти, пока их кровь не потечет подобно потоку… от утренней зари до солнечного захода будут они умерщвлять друг друга. И конь будет по самую грудь ходить в крови грешников, и колесница потонет до своего верха»[31]. В Книге Юбилеев находим следующее описание последних времен: «И большая часть дней тех суть мука, и скорбь, и горе, и нет в них мира, ибо несчастье следует за несчастьем, обида за обидой, и горе за горем, и дурные известия за дурными известиями, и болезнь за болезнью и злые кары… И придет все это на злое покаление, совершающему преступление на земле…»[32].

Все эти бедствия Израиля являются наказанием не только за греховность, но и служат условием для наступления конца света. Имена эта мысль, отразившаяся в ПВЛ, и переходит на Русь. Сегодня известно, что некоторые ветхозаветные апокрифы были известны древнерусским писателям, а именно в апокрифической иудейской литературе, в основном изложена идея конца света.

Заметим также, что ожидание страшных событий в конце мира встречаются и у других народов: египтян, халдеев, этрусков, индусов, германцев и т.д. Однако у этих народов бедствия последних времен рассматриваются, скорее как результат неизбежной судьбы, как рок, необходимое следствие мировой истории. Иудеи же считали, что бедствия последних времен – кара Божия над людьми за их грехи. Эту же мысль мы находим и у русских летописцев.

Таким образом, на Русь проникает иудейская эсхатологическая идея, которая немного видоизменяется. Вместо иудейского народа, богоизбранным назван русский. Основные понятия, касающиеся наступления последних времен остаются прежними. ПВЛ прекрасно иллюстрирует процесс возникновения в древнерусской культуре эсхатологической идеи, с которой тесно связанна идея богоизбранности русского народа.

И под конец нашего исследования хотелось бы обратить внимание на новгородскую легенду, которая легла в основу известного иконописного сюжета. Во времена новгородского архиепископа Иоанна (около 1170 г.) суздальская армия, ведомая грозным князем Андреем Боголюбским, напала на Новгород. По совету Иоанна новгородцы взяли икону богоматери из храма, которому она принадлежала, и поместили ее на стене, надеясь, что суздальцы воздержаться от нападения. Стрелы, однако, продолжали сыпаться, и вражеская армия надвигалась на город. Несколько стрел попали в икону, тогда из глаз Богоматери покатились слезы. Суздальцы были поражены слепотой и бежали[33]. Эта история – яркий образец усиления греховности русского народа, за которой и должно следовать концу времен.

[1] Далее ПВЛ.

[2]Казанский П.С. Еще раз о Несторе // Временник общества истории и древностей Российских. Кн.1. М., 1849. С. 23 – 20; Костомаров Н.И.Лекции по русской истории. Ч.1. СПб., 1861. С. 26 – 38; Бугославский С.А. К вопросу о характере и объеме литературной деятельности преподобного Нестора // Известия ИОРЯС. Т.19., Кн. 1. СПБ., 1914. С. 135 – 143; Срезневский И.И. Чтения и древнерусских летописях. СПб., 1862; Истрин В.М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила в византийской и славяно - русской литературах. М., 1897; IstrinV. M. Моравская история славян и поляно-руси, как предполагаемые источники начальной русской летописи (По поводу исследования Н.К. Никольского «Повесть временных лет, как источник для истории начального периода русской письменности и культуры». Л., 1936) // Byzantinoslavica. III. 2. PRAHA. 1931; Шахматов А.А. Разыскания о древнейших летописных сводах. // История Русского летописания. СПб., 2002. Т.1. Кн. 2.; Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X – XIII вв. СПб., 1913. С. 160 – 172; Приселков М.Д. История русского летописания XI – XV вв. Л., 1940; Лихачев Д.С. «Устные летописи» в составе «Повести временных лет» // Исторические записки. 1945. № 17; рыбаков Б.А. Древняя Русь: сказания, былины, летописи. М., 1963; Черепнин Л.В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды // Исторические записки. Т.25. М., 1948 г.; Алешковский М.Х. Повесть временных лет. М., 1971; Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977; Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков. М., 2002. Кн. 1, 2.

[2] Никольский Н.К. Повесть временных лет, как источник для истории начального периода русской письменности и культуры. Л., 1936.

[3] Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков. М., 2001. Кн. 1.

[4] Шахматов А.А. Разыскания… С. 387 – 389.

[5] Успенский Ф.И. История Византийской империи. М., 2002. Т. 3. С. 415.

[6] Там же. С.392.

[7] Там же. С. 394 – 395.

[8] См.: О законе, данном Моисеем, и благодати и истине, данных Иисусом Христом, и похвала кагану нашему Владимиру, который крестил нас, и молитва к Богу от всей нашей земли //Хрестоматия по древнерусской литературе. М., 1974. С. 30 – 33.

[9] Там же. С. 398.

[10] Там же. С. 399 – 401.

[11] Слово о законе и благодати митрополита Иллариона //Повести Древней Руси. М., 2001. Подг. О.В. Творогов, перевод В.Я. Дерягин. С. 17.

[12] Шахматов А.А. Разыскания… С. 101 -120; 245 – 270.

[13] Там же. С. 408.

[14] Там же. 415 – 416.

[15] См. рассказ о гибели Михаила Тверского и др.

[16] Там же. С. 424.

[17] Там же. 431, 456.

[18] Нав. 14: 23

[19] ПСРЛ. М., 1974. Т.2. Лаврентьевская летопись. Стб. 1 – 5.  

[20] ПСРЛ. М., 1974. Т.2. Лаврентьевская летопись.

[21] ПСРЛ. Лаврентьевская летопись. Стб. 181 – 182.

[22] Быт. 4:19-24.

[23] Майзульс М. Древнерусский человек перед лицом смерти. // Россия XXI. №5, 2003. С. 141; Мильков О.В. Осмысление истории в Древней Руси. СПб., 2002. С. 39.

[24] Майзульс М. Древнерусский человек перед лицом смерти. // Россия XXI. №5, 2003. С. 141.

[25] ПВЛ. Поучение Владимира Мономаха // Повести Древней Руси. М., 2002. С. 254 – 255.

[26] Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. Т. 1. М., 1997. С. 54.

[27] Иез 38:2

[28] Иез 38:10

[29] Слово о погибели земли русской // Хрестоматия по древнерусской литературе. М., 1974. С. 87.

[30] Смирнов А.В. Мессианские ожидания и верования иудеевоколо времени Рождества Христова. Казань, 1899. С. 77.

[31] Книга Еноха // Мистические апокрифы. М., 2001. С. 141.

[32] Книга Юбилеев или Малое Бытие // Ветхозаветные апокрифы. М., 2001. С. 64-65.

[33] Гудзий Н.К. История древнерусской литературы. М., 1941. С. 456.